Возможно, умирать в свой день рождения довольно глупо. Умирать не героически, не от болезни, не от старости и не совершенно случайно, а преднамеренно, заранее обдумав детали. Сначала найти подходящую реку, через которую обязательно будет проходить мост. Мост должен быть малолюдным, чтобы, в случае чего, спасти не успели. Река должна быть достаточно глубокой, желательно с сильным течением. Чем холоднее вода, тем лучше — холод великолепно обезоруживает.
Дазай с сожалением взглянул на свое запястье. Пустое, лишенное заветного изображения циферблата и тонкой движущейся стрелки. Почему во всем этом безграничном мире именно он был лишен соулмейта? Родственной души, которая точно поняла бы его. Поняла, поддержала и, возможно, подарила причину жить дальше. Вот только такой души у Осаму не было, и чем ближе был его день рождения, тем явственнее он ощущал это. Каждый человек, стоит ему только родиться, получал неразрывную связь со своим соулмейтом, а как знак этой связи — рисунок циферблата на коже. Стрелки отсчитывали свое время как обычные часы, но стоило родственным душам встретиться взглядом, как часы останавливались. И больше никогда не шли.
А он был лишен их. Судьба словно знала, кем Дазай станет, и не одарила человеком, что был бы способен разделить его боль. Мирные жители твердили, что Мафия жестока. Осаму был с этим в корне не согласен. Жестока была лишь жизнь, которая вынудила всех псов Мафии стать тем, кем они стали: убийцами, лишенными жалости. Чуть больше повезло тем, кто эсперами не являлся, чуть меньше тем, кто был как Дазай — одаренный, над коим даже способность насмехалась. Неполноценный человек — воистину, прекрасное описание того, кто с рождения был лишен родственной души. Быть может, потому, что и сам Осаму был бездушен? Холодный разум и бренное тело — вот и все составляющие этого человека.
Позади него раздались шаги и тихое покашливание. Он не обернулся, потому и так знал, кто за его спиной. Акутагава — такой же проклятый, как и он сам. Такой же потерянный, бездушный, проклятый собственной силой, но спасенный ей же.
— Вновь стремитесь свести счеты с жизнью? — в вопросе Рюноске интереса не звучало. Возможно, потому, что подобное он спрашивал не в первый раз, а зная Дазай, и не в последний.
Сегодня ему почему-то захотелось соврать.
— День рождения создан, чтобы жить, а не умирать.
То было лицемерием, но хорошо сокрытым за приторной улыбкой. Умей Акутагава хоть немного читать людей, он определенно раскусил бы Осаму. Но, на счастье того, его ученик не видел то, что было сокрыто между строк.
И они оба сделали вид, что все идет как обычно.
— Ваши часы… Вы ведь вновь сломали их, когда… пытались умереть?
Рюноске единственный из всей мафии знал секрет Дазая. Единственный знал, что под вечно меняющимися дорогими моделями находился лишь голый участок кожи. Ходили слухи, что он скрывал метку потому, что собственными руками убил соулмейта и не хотел показывать треснутый циферблат. Родственные души не имели права наносить друг другу увечья. Раз за разом вспоминая эти слухи, Дазай нервно смеялся. Рюноске же, в отличие от него, пустое запястье никогда не прятал. Он словно кричал всему миру: «Да, у меня нет родственной души! Да, я одинок! Ну и чем я хуже вас?». В этом смысле ученик был гораздо храбрее учителя, которому было легче прятать свою бракованность.
Или пытаться самому спрятаться в дворце Смерти.
— Да. Часы — вещь очень хрупкая. Последние проиграли схватку с водой в реке. Какая жалость, они довольно долго служили мне…
Он не договорил. Буквально насильно Акутагава пихнул ему в руку коробку, небрежно обвязанную ленточкой. Дазай немного удивленно посмотрел на Рюноске, который опустил голову.
— С днем Рождения, Дазай. Надеюсь, эти часы послужат вам хорошей заменой сломанных…
Осаму освободил часы из плена коробки и чрезмерно яркой ленты, чтобы получше осмотреть. Совершенно новые и явно дорогие, они странно завораживали плавностью форм. И совсем немного тем, что вызывали образ суетящегося Рюноске, выбирающего модель.
— … А еще они водонепроницаемые, так что, полагаю, переживут вашу очередную попытку самоубийства.
Как предусмотрительно. Кажется, он нарочно не взял в расчет тот факт, что очередную попытку может не пережить сам носитель часов. Но подарок был воистину великолепен и удачен. Дазай натянул часы на запястье и немного облегченно выдохнул. Стыдно было признаться даже самому себе, но без часов он ощущал себя слишком уязвимым. Неужели его ученик это так хорошо осознавал?
— Спасибо, Акутагава, подарок как нельзя кстати, — он слегка усмехнулся, услышав в своем голосе мягкость, обычно ему несвойственную. — А знаешь ли ты, что означает такой подарок, как часы?
Желание проводить больше времени с человеком, коему ты симпатизируешь — таково было одно из значений. Возможно, именно потому знаком двух родственных душ были часы. Справедливая и вполне закономерная метка. И Осаму по его лицу видел, что значение он знал, просто прекрасно знал.
Рюноске подтвердил его догадки легким кивком и смущенно потупленным взглядом. Он никогда не афишировал свои чувства, но Дазай о них все равно догадывался. То было заметно по взглядам, жестам, словно ненароком брошенным словам и полной преданности ему, даже несмотря на все колкости и жестокость. Он оправдывал звание пса Мафии.
Стрелка двигалась как-то очень рвано, нехотя. Он не спускал с нее взгляда.
А продолжат ли часы идти после его смерти? После того, как удача ему улыбнется, и он уйдет на дно, влекомый тяжесть грехов? После того, как его тело измениться до неузнаваемости, останутся ли часы на его запястье оглашать мглу своим мерным тиканьем?
Стрелка сдвинулась еще немного.
Дазай поднял взгляд на Рюноске, который, заметив это, встрепенулся. Ему наверняка было неловко от повисшего меж ними молчания.
— Знаете, мне пора на миссию, потому я…
Он даже не договорил. Резко развернувшись на каблуках, он направился к берегу. Но спустя буквально пару метров его настиг вопрос Дазая, который так и не сводил взгляда с часов.
— Скажи мне, Акутагава, как в этом мире люди определяют, кто является их соулмейтом?
На лице того застыло недоумение, в глазах — немой вопрос. И словно на их обычных уроках, он тут же ощетинился.
— Зачем вы спрашиваете, если сами все знаете?
Безусловно, он знал. Знал все о родственных душах, даже не имея оной. Знал о настоящих чувствах Рюноске в отношении меток и родственности двух душ. Он все это прекрасно знал, но глядя на подарок строптивого ученика, сомневался, что знает достаточно.
— Я хочу, чтобы ты мне ответил. Прошу.
Тот нахмурился, поджал тонкие губы и с подозрением уставился на Дазая. Он определенно ждал подвоха. Вот же незадача, Осаму такового не заготовил.
— На запястье человека красуется метка — циферблат с часами, которые останавливаются, стоит соулмейтам встретиться… Да зачем я говорю это вам, вы сами мне однажды объясняли всю суть! Сами рассказывали, почему я обречен быть вечно одиноким! Сами…
Жестом Дазай оборвал его гневную тираду и подошел ближе.
Жизнь в этом мире была полна своих странностей и сюрпризов. Осаму был уверен, что видел все, что готов ко всему. Но каждый раз этот мир удивлял его все больше и больше, играясь со случаями, случайностями и судьбами людей.
Акутагава замер, проследив за взглядом глубоко уважаемого им наставника, который вроде опытнее был, но сейчас удивился не меньше своего ученика.
— Знаешь, Акутагава, твои часы остановились.
