На больничной койке лежало исхудавшее и бледное тело. Тонкие руки, лежащие на одеяле, совсем кожа да кости. Рядом капельница, что даёт телу, поражённому запущенным заболеванием, еще несколько минут.
— Акутагава, — дверь в палату была аккуратно закрыта, а на пороге завиднелся любимый образ. — Сегодня я принёс книгу, что очень люблю. Не против, если я прочту тебе?
Акутагава лишь кивнул, ведь говорить ему было тяжело; с каждым разом чахотка поражала истощённый организм.
Дазай мягко притянул стул к койке, смотря в глаза Рюноске, чьему счастью действительно не было границ; он был рад каждому приходу Осаму, будто бы тот позволял дышать с новой силой, и вот сейчас на тонких губах красовалась слабая улыбка.
— Ты никогда не читал «Маленького принца»? — поправивший маску Дазай, уместил небольшую книгу в раскрытом виде на своих коленях.
Акутагава отрицательно заелозил волосами по подушке.
— Тебе понравится, — Дазай улыбнулся, и хоть этого не было видно, Акутагава всё читал по тёмно-карим глазам.
Осаму, не медля, приступил к монотонному, но тёплому чтению. Акутагава любил его голос, а когда тот читает, невозможно было посчитать это чтение скучным, оно было красивым и притягательным. Глава сменяла другую, страница лёгким и приятным шелестом открывала новые строки. Дазай, порой замиравший на паузу, поглядывал на Рюноске, что внимательно слушал его, и показывал тому иллюстрации, словно нарисованные детской рукой, но столь нежные. Время хоть и шло, по факту, медленно, но для обоих оно было незаметно, хотя очень ценно.
« — Нет, — сказал Маленький принц. — Я ищу друзей. А как это — приручить?
— Это давно забытое понятие, — объяснил Лис. — Оно означает: создать узы.
— Узы?
— Вот именно, — сказал Лис. — Ты для меня пока всего лишь маленький
мальчик, точно такой же, как сто тысяч других мальчиков. И ты мне не
нужен. И я тебе тоже не нужен. Я для тебя всего только лисица, точно
такая же, как сто тысяч других лисиц. Но если ты меня приручишь, мы
станем нужны друг другу. Ты будешь для меня единственным в целом свете.
И я буду для тебя один в целом свете… »
Оба переглянулись, задумываясь о чем-то своём, но едином. Акутагава несильно дёрнул рукой, в которой была игла, тем самым показывая, чтобы Осаму продолжил своё чтение.
« — Скучная у меня жизнь. Я охочусь за курами, а люди охотятся за
мною. Все куры одинаковы, и люди все одинаковы. И живётся мне
скучновато. Но если ты меня приручишь, моя жизнь словно солнцем
озарится. Твои шаги я стану различать среди тысяч других. Заслышав
людские шаги, я всегда убегаю и прячусь. Но твоя походка позовёт меня,
точно музыка, и я выйду из своего убежища. И потом — смотри! Видишь,
вон там, в полях, зреет пшеница? Я не ем хлеба. Колосья мне не нужны.
Пшеничные поля ни о чем мне не говорят. И это грустно! Но у тебя
золотые волосы. И как чудесно будет, когда ты меня приручишь! Золотая
пшеница станет напоминать мне тебя. И я полюблю шелест колосьев на
ветру… »
Дазай замер всего на пару секунд, смотря как бледное тело охватывает тяжёлая одышка, а на блеклые глаза наворачиваются слёзы. Они оба знали, что это неизбежно, поэтому молодой мужчина аккуратно переместился со стула на кровать, ближе к человеку, что был так ценен и важен.
— Дазай… — хриплым и болезненным шёпотом произносится любимое имя. — Приноси мне… Р… Розы…
— Да, — кратко и чётко ответил Осаму, не осмеливаясь взглянуть на своего слушателя. — Я дочитаю для тебя.
Тонкая ладонь легла на бедро мужчины, пару раз дёрнувшись, следом на нее опустилась жгучая рука того.
« — Пожалуйста… приручи меня! — сказал Лис.
— А что для этого надо делать? — спросил Маленький принц.
— Надо запастись терпеньем, — ответил Лис. — Сперва сядь вон там,
поодаль, на траву — вот так. Я буду на тебя искоса поглядывать, а ты
молчи. Слова только мешают понимать друг друга. Но с каждым днём садись
немножко ближе… »
Голос Дазая постепенно стихает, а красочные иллюстрации мелко мокнут.
« — Лучше приходи всегда в один и тот же час, — попросил Лис. — Вот,
например, если ты будешь приходить в четыре часа, я уже с трёх часов
почувствую себя счастливым. И чем ближе к назначенному часу, тем
счастливее. В четыре часа я уже начну волноваться и тревожиться. Я узнаю
цену счастью! А если ты приходишь всякий раз в другое время, я не знаю,
к какому часу готовить своё сердце… »
Осаму держался, продолжая эмоционально вычитывать слова бездыханному телу, что недавно задыхалось в агонии.
« — Я буду плакать о тебе, — вздохнул Лис.
— Ты сам виноват, — сказал Маленький принц. — Я ведь не хотел,
чтобы тебе было больно, ты сам пожелал, чтобы я тебя приручил…
— Да, конечно, — сказал Лис.
— Но ты будешь плакать!
— Да, конечно.
— Значит, тебе от этого плохо.
— Нет, — возразил Лис, — мне хорошо. Вспомни, что я говорил про
золотые колосья. »
Дазай бросил нежный и тревожный взгляд на мёртвого юношу, что незадолго даровал свою счастливую, но последнюю и удручённую улыбку. Тому хотелось жить, но страшному заболеванию не до желаний.
« — Прощай… — сказал Маленький принц.
— Прощай, — сказал Лис. — Вот мой секрет, он очень прост: зорко
одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь.
— Самого главного глазами не увидишь, — повторил Маленький принц,
чтобы лучше запомнить.
— Твоя роза так дорога тебе потому, что ты отдавал ей всю душу.
— Потому что я отдавал ей всю душу… — повторил Маленький принц,
чтобы лучше запомнить.
— Люди забыли эту истину, — сказал Лис, — но ты не забывай: ты
навсегда в ответе за всех, кого приручил. Ты в ответе за твою розу.
— Я в ответе за мою розу… — повторил Маленький принц, чтобы
лучше запомнить. »
Осаму больше был не в силах читать, несмотря на то что так любил это произведение. Его голос окрасился печалью и омрачился грустью, поэтому книга была закрыта, ведь это не то звучание, что было так любимо Акутагавой.
— Ты молодец, — Дазай откладывает книгу и нависает над остывающим телом, мягко прижимая ладонь ко лбу. — Сладких снов, Акутагава, — губы лихорадочно касаются лба умершего.